Профессиональный писатель Сергей Волков взял и переписал «Волшебника страны Оз». На современный манер. Зачем он это сделал? Потому что ему захотелось! И знаете что? У книги полно читателей. Читают и нахваливают. Ну да, многие из них даже не слышали о предыдущих версиях этой истории. Потому что книгу Баума стодвадцатилетней давности сейчас никто не станет читать, как, впрочем, и советские ремейки другого Волкова. Не буду врать, что новая переделка не вызывает у меня эстетического отторжения, но это уже возрастное. Сергей Волков куда моложе душой и умеет нравиться девочкам. Он знает запросы аудитории.
Вот здесь-то и кроются новые горизонты. Ничего свежего не придумать. Что бы вы ни тщились изобрести, всё уже было раньше. В том или ином виде, обычно гораздо лучшем, чем у вас получилось, но классические формы публике не интересны, старьё, другое дело — их адаптации. Человечество вообще раз за разом повторяет и переписывает свою историю – диалектически, в соответствии с условиями нового поворота спирали.
Надо смириться. Одиссей, Буратино и Элли с Тотошкой будут всегда. Дойдёте вы до пресловутого горизонта, а там всё то же и впереди новый старый маячит. Конечно, каждый хочет быть Толкином или Роулинг, чтобы его самого переделывали. Но профессионал понимает возможности и работает в их пределах.
Жюри премии о повести «Я – кукла-вуду» Сергея Волкова
Ольга Балла:
Однофамилец Александра Мелентьевича сделал эффектный, яркий и сложный по эмоциональному и смысловому устройству римейк «Волшебника изумрудного города». В самом поверхностном слое это, конечно, пародия (и да, этот компонент там несомненно есть и силён), но при более основательном всматривании предстаёт как радикальное перепрочтение, переинтерпретация текста с наполнением старой доброй сюжетной канвы новыми и совсем не добрыми смыслами, без малейшего утешения и без того даже минимального набора иллюзий, который необходим и взрослому человеку для душевного равновесия. Волков(-младший) выжигает всё с максимальной беспощадностью.
Правда, эту радикальную работу с одним из классических текстов советского и, наверно, постсоветского детства вряд ли можно назвать фантастикой в строгом смысле слова, если только не считать, что фантастика – всё, что о несуществующем. Собственно, всё фантастическое – сказочное – уже написал Волков-старший, а ещё прежде него – автор «Волшебника Страны Оз» Лаймен Фрэнк Баум; Волков-младший «всего лишь» прочитал эту сказку заново – как страшную, жестокую и безнадёжную. Это сделано точно, последовательно и умелой рукой, — я бы даже сказала, в своём роде блестяще. Но открывает ли это новые горизонты, то есть даёт ли действительно новое (отчаяние – старо, хотя и безусловно ново по отношению к этому тексту) и конструктивное видение чего бы то ни было, например, человеческой природы? – в этом, признаться, сомневаюсь и даже, честно сказать, кажется, что наоборот.
Природа настолько очистилась, что в фантастику опять вернулись постмодернистские приемы. То, что было новинкой в девяностые, сейчас, как бы это сказать… Дело в том, что автор вроде говорит о своем тексте, что он «мэш-ап», на деле это э… постмодернистский сплаттерпанковский фанфик. Никакого мэш-апа там в помине нет, мэш-ап – это когда скрещивают как минимум два сюжета, а тут все идет по одной канве, причем кажется не по Бауму, а по однофамильцу автора. В прошлый раз мы получили «Алешины сны» и «Лигу… декадентов», где герои начала ХХ века изъяснялись цитатами из Егора Летова и танцевали брейк, в этот – фанфик по «Изумрудному городу», где девушка Элли с верным русским пистолетом системы Макаров (кажется!) Тотошкой закинулась «голубым другом», хлебнула виски, села в вертолет, вертолет попал в бурю, пилота укоцало… ну а дальше все более-менее по сюжету (есть некоторые намеки, что это ее предсмертный бред, ну ладно). Надо сказать, что в меру чернушные приключения Элли были по началу даже и забавны, а сама она оказалась весьма симпатичной особой (хотя и достала с этими присказками про куклу вуду). И спутники ее тоже получились симпатичными, хотя возможности им развернуться и показать себя в полную силу автор не дал. Но потом все как-то резко поскучнело, словно автору надоело; с другой стороны, когда примерно знаешь, как закончится каждый эпизод (они, в общем и целом, эквилинеарны оригиналу, который тоже более менее фанфик, то есть, перед нами, получается, фанфик второго порядка), то ждать, что получишь пейдж-тернер, несколько опрометчиво. До политического памфлета роман тоже не дотягивает – хотя автор и вставил два-три эпизода, курощающие и низводящие неприятные ему социальные и государственные образования (фемен в частности досталось сильно, и, кажется, украинцам); возможно, хотя не наверняка, он даже антивоенный, хотя может и наоборот… Еще там есть всякие цитаты и цитатки, как бы культурные отсылки (людоед вроде смахивает на Карлсона), но единственное что по-настоящему удалось автору – это симпатичная героиня, хотя с этой куклой вуду она меня правда достала.
В. Березин, мне тебя не хватает.
Ирина Епифанова:
Замысел сам по себе задорный: писатель по фамилии Волков решает переписать «Волшебника Изумрудного города» в формате 18+. Где вместо девочки Элли — утомлённая наркотиками 18-летняя избалованная девица Эллис, её друзья — говорящий пистолет ТТ, зомби-генерал Здражила, в качестве Железного Дровосека терминатор-переросток с красными глазами-огоньками, а волшебница Виллина — престарелый трансвестит. И всё это в стиле гримдарк, в декорациях американского Юга из альтернативной реальности.
Реализовано всё это довольно бодро и лихо. Начало в духе пародии на американский фильм категории B действует раздражающе, но, скорее всего, так и задумано, как и главная героиня — нарочито «бесячая» девушка-подросток, в образе которой собраны все штампы, и которая бесконечно цитирует песню школьной рок-группы про куклу-вуду, откуда и название романа. Песня, судя по количеству цитат, должна длиться полчаса, не меньше.
Поначалу с любопытством наблюдаешь, как автор обыгрывает знакомые с детства реалии, но потом это приедается. Вообще все такого рода эксперименты («а перепишу-ка я на свой лад «Анну Каренину», «Маленького Принца» или «Колобка»), мне кажется, всегда более интересны для самого автора, как вызов самому себе, чем для читателя.
Того самого «нового», к которому апеллирует название премии, здесь тоже немного.
Вадим Нестеров:
Дарк-версия «Волшебника…». «Изумрудного города», разумеется, а не «страны Оз», раз уж Тотошка разговаривает. Опять таки- граждане судьи, вы знаете, как я отношусь к романам-римейкам, и сколько я ратовал за этот жанр, но делать римейк, на мой взгляд, имеет смысл либо для того, чтобы воскресить забытую вещь, либо чтобы вывернуть хрестоматийный сюжет наизнанку. Здесь же все тот же поход в город Изумрудный, только по колено в грязи, крови и говне. Вот ответа на вопрос «зачем?» мне и не хватило. Второй большой недостаток – вторичность. Трейлер с распятым Страшилой появился все-таки много раньше 2020 года. На Волкове группа «скорее хорошо, чем плохо», заканчивается, начинается группа «скорее плохо, чем хорошо».
Екатерина Писарева:
Очень люблю Баума и Волкова, но, увы, не Сергея.
Собственно, перед нами современный ремейк «Волшебника страны Оз», в которой фигурирует бойкая героиня Эллис Гейдж и подаренный дядюшкой Тотошка.
«Я – кукла-вуду» – это такой мрачный попаданческий постапокалипсис. Сатира, черный юмор, жестокость – все в наличии, порой этого даже чересчур. Как проба пера – любопытно, но в качестве победителя этот текст рассматривать не могу. Он хоть и новый, но одновременно старый. Таков уж побочный эффект литературного заимствования.
Созданной воображением Ф. Баума Стране Оз повезло (или не повезло – это уж с какой стороны смотреть). Самые разные авторы написали (и сняли) дикое количество продолжений канонических книг американского сказочника о девочке Дороти, а также преосмыслили и переделали его мир в нечто совершенно невообразимое – начиная со ставшей уже почти классикой фэнтези «Ведьмы» Г. Магуайра и заканчивая сериалами «Оловянный человек» Н. Уиллинга и «Изумрудный город» Т. Сингха.
В нашем отчестве вселенную Баума «усыновил» и «творчески переработал» А.М. Волков в «Волшебнике Изумрудного города». Поэтому и отечественные авторы создавали в основном продолжения не текстов Баума, а сочинений московского фантаста. И в массе своей это были именно продолжения. А вот С. Волков пошел по пути полной переделки мира своего однофамильца – из сказочного в фэнтезийный с элементами «стимпанка» и даже чистой НФ.
Получилось скорее удачно, чем – нет. История девочки Элли из Канзаса преобразилась на страницах повести «Я – кукла-вуду» в похождения современной «мажорки»» Эллис Гейдж, которую сопровождает говорящий пистолет «ТТ». Столь же невероятные превращения пережили и остальные, знакомые с детства персонажи «другого Волкова», и социальная жизнь, и природа, и даже магия Волшебной страны.
Получилось забавно и даже занимательно, хотя при чтении прекрасно понимаешь – это всего лишь литературная шутка и ничего серьезного за приключениями Эллис и ее компании не стоит и стоять не будет. Автор даже не удосужился изменить сюжетную канву первой книги цикла А.М. Волкова.
Что ж, «простые пути всегда самые быстрые». Ведь применяя такой нехитрый прием, можно «наклепать» целую библиотеку о трансформированной Волшебной стране, было бы желание. Итак, будем ждать «Орфина Джуса и его роботов-солдат» от С. Волкова? Или не стоит? (Впрочем, это, скорее, вопрос к автору повести).
Нынешний сезон "Новых горизонтов" как никогда богат рукописями/электронными изданиями. Вот вам еще две шутки. Причем одна, обратите внимание — от автора, более известного как Мерси Шелли ("Паутина", "2048").
Тот, кто знает Алексея Андреева под псевдонимом Мерси Шелли (автора книг «Паутина» и «2048») скорее всего будет удивлен этим романом. Возможно, даже разочарован. Вместо динамичного, драйвового посткиберпанка – неторопливое почти реалистическое повествование о жизни современных москвичей из креативного класса. Да еще и с лирическими отступлениями и рассуждениями о березках на ветру и облаках в форме журавлей. Егор, выпускник МГУ, антрополог и научный консультант небольшого рекламного агентства, возвращается в Москву из отпуска, проведенного на Гавайях. И в первый же день на рабочем месте обнаруживает, что у него внезапно пробудилась запредельная интуиция: ту информацию о клиентах, которую он раньше черпал часами просеивая социальные сети, Егор получает теперь легко и непринужденно, буквально черпает из воздуха, и принимает безупречно верные решения без всяких хитрых технических приблуд. Главный герой связывает это чудесное преображение с игрой в «кошачью колыбель», в которую с ним сыграл старик на гавайском базаре. Но «Верёвка» не о мистических знаках и полинезийских эзотерических практиках. Это именно тот жанр, о котором не раз с ностальгией вздыхали критики и издатели: производственный роман новой эпохи, посвященный IT и рекламной индустрии. Изобретательный, остроумный, написанный с фантазией и отличным знанием темы. Настоящий «актуальный роман» — не о политических перетягушках, а о том, чем люди живут. Первая ласточка. Дай бог, не последняя.
Роман Сергея Мусанифа датирован 2013 годом, и его героя уже трудно назвать нашим современником, так быстро меняется последние годы мир. Из конца нулевых персонаж попадает в Россию середины 21 века, где, на первый взгляд, не изменилось почти ничего, кроме кое-каких мелочей. Но эти мелочи превратили новую жизнь в гротеск, невообразимый ещё несколько лет назад. Сейчас, на очередном сломе эпох, даже такой вариант будущего может показаться возможным. Чего мы только не видели за последние 30 лет и бог знает что увидим ещё в ближайшие 20.
Это очень традиционный роман, уже названием отсылающий к классическому произведению Шекли. Парадокс в том, что традиция социальных утопий в какой-то момент почти умерла и забытая рукопись 13 года кажется теперь чем-то новым и смелым. В виде книги роман так и не вышел. Ни одно из издательств, охотно публиковавших до того всё написанное Мусанифом, не взяло «Цивилизацию страуса». Отвергнутый текст сделал автора диссидентом, публикующимся с тех пор только в сети.
Сейчас прогностическая фантастика опять, кажется, оживает. За несколько месяцев вышла пара книг в открытой «Эксмо» серии «Возможная Россия. Утопии и антиутопии». Я в них заглядывал, это поделки. Роман Мусанифа может быть и не блещет литературной отделкой, однако – настоящая вещь.
Продолжаем разговор: вот вам еще парочка номинантов на "Новые горизонты".
Владимир Калашников. Лига выдающихся декадентов. – М.: Снежный Ком М, 2019. (Номинировал Валерий Иванченко):
На уровне аннотации книжка Владимира Калашникова вызывает восторг саркастический. Василий Розанов, Андрей Белый, Павел Флоренский и многие с ними встают в начале прошлого века на пути инфернального зла. Не только семье Гумилёвых в глаза чудовищ смотреть.
На деле всё не так просто. «Лига выдающихся декадентов» — не совсем беллетристика. Ни наглядности комикса, ни лёгкости слога здесь нет. Текст исполнен любви к персонажам, эпохе и языку, но правила беллетристики презирает.
Образованный товарищ, которому я дал эту книгу, сказал, что похоже на романы Белого, но в действительности всё было не так, ведь он все мемуары прочёл. Ещё он сказал, что похоже на «Цветочный крест», только хорошо написанный. На Шмаракова тоже похоже, сказал он.
Четырёхчастный исторический фарс Калашникова, наверное, не удивит сюжетом, да и по свойствам своим не сможет завладеть обширной читательской аудиторией, но по части авторского перфекционизма он решительно выламывается из ряда всего ныне сочиняемого.
Формально это детектив, причем детектив космический: в далеком поселении, отделенном от условной метрополии человечества множеством врат-червоточин, произошло загадочное убийство, и из «центра» вызывают следователей: женщину – офицера, «федерального дракона», и мужчину – антрополога, способного заглянуть за лицевую сторону конкретной культуры. Таким образом, «Восьмой ангел» – детектив антропологический: прежде чем понять, кто стал убийцей, нужно понять, как функционирует общество, которое стало для этого убийства декорацией. Такие тексты в фантастике достаточно редки – всерьез с воображаемыми культурами будущего работал, пожалуй, только Джек Вэнс, но его миры всегда отличались экстравагантностью. В то время как мир «Восьмого ангела», скрывающий несколько странных и страшных тайн, существует по тем же законам, что и любое современное сообщество; просто мы забыли о том, что любая наша повседневная условность уходит корнями в прошлое, иногда далекое. Если «Восьмой ангел» в каком-то смысле и возвращение к старой доброй фантастике, то на новом витке, учитывающем то, что мы узнали о себе как о виде за последние полвека. Конструирование мира вообще штука непростая, а уж когда он сконструирован так, что детективной и значимой становится не только история, но и История, это ровно те новые горизонты, которых так не хватает нашей фантастике.
Небольшой роман «Дым Отечества» – несколько запоздалая, но не утратившая актуальности отходная советской фантастике (в самом широком смысле). Советский звездолет «Королёв», стартовавший в год столетия Октябрьской революции, возвращается на Землю аккурат в разгар Нового средневековья, из развитого социализма – в развитой феодализм. Метафора более чем прозрачная. Но вот в чем парадокс: в этом дивном новом мире, где на свет божий выползли все подземные лавкрафтианские монстры, советские космонавты чувствуют себя вполне комфортно, не хуже, чем на борту корабля рядом с бдительным замполитом. Щепетёв изобретательно и ловко имитирует и травестирует ранних Стругацких (прежде всего «Возвращение»), отчасти Станислава Лема (разумеется, «Возвращение со звезд») и других фантастов 1950-1980-х, активно разрабатывавших эту тему, подводит итоговую черту. Хороший аргумент в спорах об «образе будущего» в современной отечественной фантастике – хотя если бы эта книга вышла лет на двадцать раньше, она вызвала бы куда более шумный резонанс.
Валерий Иванченко:
У советского космического корабля «Королёв» при возвращении домой сломался спидометр. Вместо торможения звездолёт разогнался до скорости света и перескочил через несколько тысячелетий. В Солнечной системе тем временем сдвинулись с места планеты и физические законы, космические базы заброшены, люди на Земле одичали и живут в каком-то волшебном средневековье, к тому же разговаривая на латыни.
Небольшая повесть Василия Щепетнёва формально является новейшим прологом к старому его роману о приключениях бывших космонавтов в фэнтезийной реальности. Повесть, однако, совсем про другое. Она не очень тонко, но довольно смешно издевается над советской фантастикой. Сейчас такой тренд, вспомнить хоть «Красный космос» Михаила Савеличева, автора, с которым у Щепетнёва вообще много общего по части восприятия советской реальности. Это не глумление, а своеобразный оммаж, избавление от детского импринтинга, чего новому поколению, пожалуй, уже не понять. Впрочем, книга честно издана в серии «Ретро библиотека приключений и научной фантастики».
Милитаризованные космонавты, готовые в любой момент быть расстрелянными по подозрению в измене (за каждым членом экипажа ходит вооружённый охранник). Интриги бортового компьютера, убившего замполита при помощи механической Буратины. Свинья-ищейка, выдрессированная со скуки в подсобном хозяйстве звездолёта. Сабли конструкции Будённого из космической стали (главный герой просит себе две, для двуручного боя, он скептически относится к официальной системе Порфирия Иванова, предпочитая для физического развития классическое пособие «Физкультура на Земле и в Пространстве»). Всё это изложено от лица ворчливого циника-бортмеханика в духе посконных флотских рассказов. Такие вот новые горизонты.
«Дым отечества» Щептенева – приквел другого, более раннего и более обширного романа, и это чувствуется. Взятый как самостоятельное произведение, он кажется коротким, незаконченным и оборванным на самом интересном месте. Далеко не самое лучшее построение повествования: сначала нагнетать загадки, потом кратко проговорить объяснение некоторых из них ( не всех) и дать занавес. Впрочем, даже с этими оговорками, в «Дыме» много любопытного. Это добросовестная попытка написать текст в стилистике старой доброй советской твердой научной фантастики, но если так можно выразиться, находящейся на этапе саморазложения. Это т.ск. мир «Полдня», отягощенный памятью о ГУЛАГе. И плюс это – советская ретро-фьюче, не назвать его «соцпанк», взяв соответствующие корни у «стимпанка» и «соцарта»? Союз Советских Коммунистических Республик, в котором уже – как это виделось в средине ХХ века – уже к началу нынешнего века есть суперкомпьютеры и межзвездные полеты, но нет персональных компьютеров, записи идут на бумаге, видеосъемка – на пленке, программисты бегут на запад, а замполиты прослушивают разговоры экипажа. Развитие действие несколько замедляется техническими подробностями и промежуточными событиями, в моем личном кругозоре такая манера письма вызывает ассоциации с произведениями Сергея Павлова, автора «Лунной Радуги». Авторская речь смешивается с речью главного героя, и в этой речь смоделированы оттенки этакого «вчерашнего крестьянина», что-то от Зощенко-Шукшина-Солженицына, как будто Ивана Денисовича послали в космос. Ну а субъективно: читать Щепетнева было интересно.
Андрей Василевский:
Я уже писал в fb, что читаю для премии «Новые горизонты» настоящую «производственную прозу»:
«– Есть активировать активную броню, – донесся голос Бардзимашвили из звуководной трубы, и, спустя пять секунд:
– Активная броня активирована штатно.
Активирована-то активирована, а вот как проявит в деле, если до дела дойдет? В полете не подвела, иначе и полет был бы невозможен – любое столкновение с метеоритом, даже крохотным, на эр-скорости (эр – значит релятивистская) высвобождает массу энергии, массу, помноженную на квадрат скорости пополам. Броня эту энергию переводит на счет «Королёва», подпитывая всепожирающую гатрамонную топку. Но сейчас – как знать. Радуйся тому, что есть. Активировалась – уже хорошо».
Вот еще:
«Фомин еще только-только обдумывал эту возможность, а коммодор уже выводил на экран:
«Первый – ВЦА: запрос контроля».
Через мгновение на экране появился ответ:
«ВЦА – Первому: все системы ВЦА функционируют штатно. Предложение: начать проверку первого уровня. Да, нет».
«Да», – напечатал Командор.
«Приступаю. Предварительный расчет: проверка первого уровня займет 7 минут 16,4 секунды».
Проверкой занималась лишь часть ВЦА, остальные ресурсы агрегата по-прежнему управляли кораблем.
Спидометр показывал уже семьдесят сантисветов. Потом подскочил до девяноста девяти. И, наконец, уперся в сотню. Скорость света! Вот тебе и затормозили!
Придется Горбулёву поработать, и поработать изрядно. Обслуживание Цифруши – это прерогатива группы числовиков. Бортмеханики могут помочь только откручиванием винтиков. Блок протеев подать-принести, еще что-нибудь в том же роде. Числовики – работники умственного труда и все свои действия осуществляют преимущественно мысленно. У бортмехаников же весь ум в руки уходит…»
Мне объяснили, что это пародия, буду знать. Ведь так и всерьез пишут. Все равно жалко времени: ведь я не так увлечен пародируемым материалом, как автор романа. (Так обозначено в книге – «роман», но не роман.)
Звездолет «Королев» возвращается из первого гиперпрыжка, посвященного столетию пролетарской революции, к совсем другой Земле. Коммунистическим астронавтам придется смириться с тем, что тысячи лет не оставили следа от передовой идеологии, ССКР и привычной цивилизации, – и придумать, как жить дальше.
Странноватый выбор текста для номинации на премию. Повесть (романом ее назвать невозможно) ни сюжетно, ни идейно не отличается от предыдущих антикоммунистических антиутопий Щепетнева, а классом она заметно пониже того же «Марса, 1939 г.». «Дым Отечества» носит очевидно служебный характер: это всего лишь приквел к давнему роману «Хроники Навь-города», не слишком обязательный, совсем не увеличивающий ценность «основного» романа и имеющий спорную самостоятельную ценность. Сюжет вторичен, интрига притянута за уши, и вообще текст кажется написанным на голом мастерстве и сугубо для закрытия некоторого непонятного читателю гештальта.
Новые Стругацкие, СССР даже не 2.0, а 22.0. Чем-то этот текст напоминает мне идеальный паровоз (их в СССР производили до 1956 года). И вот в какой-то момент паровозы стали совершенно прекрасны, с улучшенным КПД, но одна беда – время их прошло. То есть текст хорош, но он намертво привязан к советским предшественникам, как ностальгия привязана к волку, ловящему яйца в старинной игрушке.
Новый роман Романа Шмаракова сочетает в себе достоинства предыдущих: парадоксальную структуру «Овидия в изгнании», викторианское мировидение «Каллиопы, дерева, Кориска», лабиринты античных историй «Книги скворцов». На первом уровне это типично английский детектив: деревня с очень древней и очень местной историей, группа чрезвычайно разных людей, сведенных воедино семейными и прочими обстоятельствами, таинственное колониальное наследство, запутанная игра преступного и иного разума, а также, разумеется, серия убийств, включая убийство попугая, который слишком много знал. На втором уровне это (весьма условная) фантастика: ночью, когда все расходятся спать, оживает висящая в гостиной картина, на которой беседуют пастушка и глядящий на нее из кустов волк; этот последний рассказывает бесконечные истории, забавные и поучительные, случившиеся с художником г-ном Клотаром и его друзьями г-ном де Корвилем, г-ном де Бривуа и г-жой де Гайарден за пару веков до того. Где-то внутри этих историй скрыт третий уровень, позволяющий читателю самому побыть детективом, но не обычным, а метафизическим: этот уровень не просто объединяет первые два, но трансформирует всё повествование – и читателя, если повезет, тоже.
Валерий Иванченко:
Вольное высказывание о двух самых заметных книгах нынешнего конкурса осложняется тем, что о них уже писал по-своему исчерпывающие рецензии выбывший нынче из жюри критик Рондарев (их можно посмотреть на сайте Нацбеста: Харитонов был номинирован в позапрошлом году, Шмараков в нынешнем). Однако ж и мы найдём что сказать.
«Автопортрет с устрицей в кармане» – это вялый детектив, переполненный великим множеством посторонних историй, излагаемых как живыми, так и анимированными персонажами. Если эти истории выбросить, получится такая пьеса из британской будто бы жизни, какие в своё время любило ставить в нескольких сериях советское телевидение. Так и видишь какого-нибудь Козакова или там Гафта, с удовольствием изображающего натурального англичанина и со вкусом произносящего придуманные Романом Шмараковым остроумные монологи. Однако детектив здесь сам по себе полная ерунда, а в побочных историях, вроде бы, смысл «романа» и состоит.
Насколько можно понять, роман задуман как над-текст (лабиринт расходящихся текстов), призванный иллюстрировать ту мысль, что всё окружающее есть набор выдумок, фантазий, результат коллективного творчества. «Сплетни», – говорит один персонаж. «Критика источников», – возражает другой. Вот именно: их реальность сплетена из фейков, но критиковать её глупо, недаром главный рационалист и оказывается в итоге убийцей, повернувшемся на совершеннейшей чепухе. Мир построен на болтовне – или на творчестве, это вопрос формулировки и отношения.
Читать роман нескучно (пока автор не залазит в слишком дремучие дебри). Но смысл такого чтения довольно эзотеричен. Мы, просвещённые эксперты, понимаем, что речь идёт о фантастике в целом. Истории, рассказываемые персонажами романа, точнее стратегии их, ясно видны в большинстве текстов, представленных ныне на конкурсе: и у Белоиван, и у Ляха, и у Боровикова, и у Харитонова, и у Щепетнёва – все их истории, вернее, истории, подобные им, препарируются и пародируются Шмараковым, и все они – автопортреты авторов, прячущих в карманах стыдную устрицу. Будь мы беспристрастны, то присудили бы этому «Автопортрету» первое место, поскольку концептуально он всех победил. Но роман, закрывающий тему, – это путь тупиковый, новых горизонтов не открывающий. Лучше уж Харитонов, чей Буратина может продолжаться до бесконечности.
Изящная безделушка в хорошем, даже высоком смысле слова. Имитация стилей, Англия XIX века, Франция XVIII века, тонкий юмор, который бы сделал честь Бернарду Шоу. Автор – доктор филологических наук, а читатель у него должен быть как минимум кандидатом, иначе добрая половина всех изящных филологических фокусов, заложенных в текст, останется незамеченным. Автор мастерски владеет стилем, и не одним, а самыми разнообразными стилями разных эпох и народов. Тонкий клубок стилизаций, пародий, имитаций, парафраз – жаль, отсутствие специального образования не позволяет отследить, что же именно тут стилизуется. Впрочем, «цитируются» не только стили, но и сюжеты – исторических анекдотов, биографий художников, риторические фигуры – думается, никто из ныне живущих русскоязычных авторов не способен к искусству столь многоуровневой стилизации. В отличие от авторов некоторых других текстов, номинированных на «Новые горизонты», Роман Шмараков не снабдил свой роман комментариями и списком источников. В литературном отношении конечно это бы текст не улучшило, но было бы и логично, и познавательно. Погружаясь в это виртуозное плетение словес, нет-нет и задаешь себе вопрос: «зачем это вообще написано?». Разумеется, нет такого гениального романа, который бы сам собой, беспроблемно, мог «ответить» на этот вопрос, однако есть романы, в связи с которыми этот вопрос не всплывает. Если по тексту вообще можно судить об авторе, то автор «Портрета» предстает филологом, не интересующимся ничем, кроме своих ученых занятий. В романе звенят отзвуки былых литератур и старинных литературных приемов, герои спорят об интерпретации латинской надписи, бесконечное число рассказов оказывается вставлены в другие рассказы, вялый детективный сюжет распыляется между бесчисленными историями рассказываемыми персонажами, причем значительная часть этих историй сама «филологическая», посвящена созданию или интерпретации текстов, но все заведомо несерьезно, все, что мы имеем– болтовню персонажей. Не думается, что читатели, способные оценить прелесть всей этой литературной игры, будут многочисленны. Иногда ценишь и некие иные ценностные интенции, кроме игры в бисер. Каждый абзац этого текста открыто говорит: «Я лишь форма без содержания, но зато какая форма!»
И члену жюри придется решать, кому же отдать первенство – непревзойденному мастеру слова, или литераторам с более скромным дарованием, интересующимся чем-то, кроме слов.
Литература ничего никому не должна, но это относится ко всем ее аспектам, а не только к «служению обществу».
Известен анекдот, согласно которому, филолог Якобсон, отказывая Набокову – большому писателю – в праве преподавать в университете, сказал: «Мы же не назначаем слона профессором зоологии!» Точно также не всегда уместно держать профессора зоологии в цирке вместо слона, даже если выдающийся зоолог к тому же наделен талантом художника-анималиста. Стилизованный рисунок слона не всегда заменяет живого зверя.
Андрей Василевский:
Мне давно нравится этот роман. Хотел его целиком печатать в «Новом мире», не сложилось. И с отдельным книжным изданием у автора не сложилось. Поэтому до сих пор рукопись. Конечно, это игра с жанром (в первую очередь с «классическим английским детективом»). Игра, во-первых, «высокая», а во-вторых, печальная. Весьма интересны там Пастушка и Волк с картины. Они, конечно, не ведут никаких расследований, но раз нам задана общая квази-детективная рамка, то невольно думаешь, что они очень опосредованно отражают другие знаменитые литературные пары – Ватсон и Холмс, Гастингс и Пуаро. Пастушка – это тот, кто «не понимает», кому надо всё надо объяснять; Волк – тот, кто знает, понимает и объясняет. Рассказываемые Волком истории играют среди прочего роль торможения, чтобы оттянуть «момент истины»:
«– Почему ты не рассказал мне? – спросила пастушка.
– Я надеялся, ты никогда не узнаешь об этом, – сказал волк. – Будь это в моих силах, так бы и вышло. Но я нарисованный волк, в моих силах не так много.
– Как это вышло? – спросила пастушка.
– Я расскажу тебе, – сказал волк. (…)
– Вот, значит, чем все это кончится, – сказала пастушка.
– Мне очень жаль, – сказал волк. – Ты не представляешь, как мне жаль».
Галина Юзефович:
Текст пронзительно прекрасный и завораживающий на микроуровне и практически не читаемый в объеме романа. «Автопортрет с устрицей в кармане» – это две сложным образом переплетенные между собой сюжетные линии. Молодую художницу по имени Эмили находят убитой накануне приема, посвященного открытию выставки ее картин. В дом съезжаются разнообразные гости, пытающиеся (впрочем, без особого энтузиазма) раскрыть убийство, и то помогающие, то скорее мешающие следствию. Параллельно с этим на одной из картин Эмили, изображающей волка и пастушку, завязывается диалог – или, вернее, монолог: многомудрый волк рассказывает наивной пастушке диковинную историю, стилизованную под галантную французскую прозу XVIII века. Ни одна из линий, по сути дела, ничем не завершается (вернее, одна косвенным образом завершается внутри другой), герои почти неразличимы, а сюжет служит только формальной поддерживающей рамкой для безупречной (на самом деле, утомительно безупречной) ткани текста. Если бы прозу Шмаракова можно было потреблять в сверхмалых дозах – скажем, по абзацу в неделю, он, бесспорно, был бы одним из лучших – если не лучшим – стилистом нашего времени. Однако неготовность (трудно заподозрить автора в неспособности) выстроить сюжет и нежелание внести в текст что-то, помимо безупречного изящества – например, немного мысли или настоящего, незаемного и нестилизованного чувства – делают область читательской применимости «Автопортрета с устрицей в кармане» трагически узкой.
Классический английский детектив – по сути, даже детективная пьеса типа «Мышеловки» – в упаковке итальянского романа эпохи Возрождения: в уютном провинциальном особняке, обжитом странным набором колоритных типов, убиты юная девушка и пожилой болтливый попугай. Не менее болтливыми оказываются подозреваемые, ежеминутно выдающие истории различной степени поучительности и нелепости. Не отстает от них и нарисованный волк, малозаметный персонаж висящей на стене картины, с непонятной почти до финала заботливостью развлекающий фабулесками простодушную первоплановую пастушку.
Шмараков гений высокоинтеллектуальной смеховой культуры, утонченно едкий мастер всесокрушающих и страшно обаятельных шуток по любым поводам. Почему-то принято считать, что сюжет то ли дается ему хуже, то ли просто не слишком его интересует. «Автопортрет» эту версию обнуляет, – тут все в порядке с сюжетом и интригой, – но репутацию непростого автора, увы, способен только укрепить. Виноват в этом не автор, который прекрасен, и не текст, который очарователен, а та простота массового читателя, что хуже воровства. Уморительные шутки про итальянских художников, французских дам, античных богов и немножко про английских простаков, которыми в залповом режиме перебрасываются умники и немножко простаки, слишком толстым слоем обкладывают интригу, чтобы надеяться на легкую усваиваемость. Жаль – но тем радостней за читателя, до которого Шмараков дойдет.
Прекрасный роман. Я хочу по этому поводу употребить одно сравнение, которое я уже употреблял недавно. Но – хорошее – повтори, и ещё повтори. Проблема текстов этого автора в некотором совершенстве стиля. Писатель Куприн в 1929 году написал рассказ «Ольга Сур» – про циркача, что, добиваясь руки дочери хозяина, придумывает замечательный цирковой номер. Номер действительно замечательный – с полётами и гирями, но: «Да, мы многого ждали от этого номера, но мы просчитались, забыв о публике. На первом представлении публика, хоть и не поняла ничего, но немного аплодировала, а уж на пятом – старый Сур прервал ангажемент согласно условиям контракта. Спустя много времени мы узнали, что и за границей бывало то же самое. Знатоки вопили от восторга. Публика оставалась холодна и скучна.
Так же, как и Пьер год назад, так же теперь Никаноро Нанни исчез бесследно и беззвучно из Киева, и больше о нем не было вестей.
А Ольга Сур вышла замуж за грека Лапиади, который был вовсе не королем железа, и не атлетом, и не борцом, а просто греческим арапом, наводившим марафет» (Куприн А. Ольга Сур // Собрание сочинений в 9 т. Т. 7. – М.: Правда, 1964. С. 353).
После этой цитаты стоит объясниться: дело в том, что это текст умный, в нём есть некоторая важная для меня работа на уровне фразы, и даже – словосочетания. Там есть шутки, умещающиеся в зазор между словами, ирония, и вообще что-то мне нужное. Ну холодную скучную публику я могу проигнорировать – я не в цирке. Работа эта совершена автором, но и читатель принуждён её совершать, а этого, как мне кажется, в современной фантастике очень не хватает.
облако тэгов
